Неточные совпадения
В Соборе Левин, вместе с
другими поднимая руку и повторяя слова протопопа, клялся самыми страшными клятвами исполнять всё то,
на что
надеялся губернатор. Церковная служба всегда имела влияние
на Левина, и когда он произносил слова: «целую крест» и оглянулся
на толпу этих молодых и старых людей, повторявших то же самое, он почувствовал себя тронутым.
Молодой адъютант, приятель Вронского, через которого она получала сведения и который через графиню Лидию Ивановну
надеялся получить концессию, сказал ей, что они кончили свои дела и уезжают
на другой день.
Брат же,
на другой день приехав утром к Вронскому, сам спросил его о ней, и Алексей Вронский прямо сказал ему, что он смотрит
на свою связь с Карениной как
на брак; что он
надеется устроить развод и тогда женится
на ней, а до тех пор считает ее такою же своею женой, как и всякую
другую жену, и просит его так передать матери и своей жене.
Дело требовало большой внимательности: оно состояло в подбирании из нескольких десятков дюжин карт одной талии, но самой меткой,
на которую можно было бы
понадеяться, как
на вернейшего
друга.
— Это все вздор и клевета! — вспыхнул Лебезятников, который постоянно трусил напоминания об этой истории, — и совсем это не так было! Это было
другое… Вы не так слышали; сплетня! Я просто тогда защищался. Она сама первая бросилась
на меня с когтями… Она мне весь бакенбард выщипала… Всякому человеку позволительно,
надеюсь, защищать свою личность. К тому же я никому не позволю с собой насилия… По принципу. Потому это уж почти деспотизм. Что ж мне было: так и стоять перед ней? Я ее только отпихнул.
Теперь настало такое время, — да и слава богу! — что каждый должен собственными руками пропитание себе доставать,
на других нечего
надеяться: надо трудиться самому.
— Я советую тебе,
друг мой, съездить с визитом к губернатору, — сказал он Аркадию, — ты понимаешь, я тебе это советую не потому, чтоб я придерживался старинных понятий о необходимости ездить к властям
на поклон, а просто потому, что губернатор порядочный человек; притом же ты, вероятно, желаешь познакомиться с здешним обществом… ведь ты не медведь,
надеюсь? А он послезавтра дает большой бал.
Но он успокоил себя тем, что, вероятно, она приедет с теткой или с
другой дамой — с Марьей Семеновной, например, которая так ее любит, не налюбуется
на нее. При них он кое-как
надеялся скрыть свое замешательство и готовился быть разговорчивым и любезным.
Оба понимали, что каждый с своей точки зрения прав — но все-таки безумно втайне
надеялись, он — что она перейдет
на его сторону, а она — что он уступит, сознавая в то же время, что надежда была нелепа, что никто из них не мог, хотя бы и хотел, внезапно переродиться, залучить к себе, как шапку надеть,
другие убеждения,
другое миросозерцание, разделить веру или отрешиться от нее.
— Как первую женщину в целом мире! Если б я смел мечтать, что вы хоть отчасти разделяете это чувство… нет, это много, я не стою… если одобряете его, как я
надеялся… если не любите
другого, то… будьте моей лесной царицей, моей женой, — и
на земле не будет никого счастливее меня!.. Вот что хотел я сказать — и долго не смел! Хотел отложить это до ваших именин, но не выдержал и приехал, чтобы сегодня в семейный праздник, в день рождения вашей сестры…
— Я давно подумала: какие бы ни были последствия, их надо — не скрыть, а перенести! Может быть, обе умрем, помешаемся — но я ее не обману. Она должна была знать давно, но я
надеялась сказать ей
другое… и оттого молчала… Какая казнь! — прибавила она тихо, опуская голову
на подушку.
Ужели даром бился он в этой битве и устоял
на ногах, не добыв погибшего счастья. Была одна только неодолимая гора: Вера любила
другого,
надеялась быть счастлива с этим
другим — вот где настоящий обрыв! Теперь надежда ее умерла, умирает, по словам ее («а она никогда не лжет и знает себя», — подумал он), — следовательно, ничего нет больше, никаких гор! А они не понимают, выдумывают препятствия!
Одно неудобно: у нас много людей. У троих четверо слуг. Довольно было бы и одного, а то они мешают
друг другу и ленятся. «У них уж завелась лакейская, — говорит справедливо князь Оболенский, — а это хуже всего. Их не добудишься, не дозовешься, ленятся, спят,
надеясь один
на другого; курят наши сигары».
Им нужно было не давать повадки иностранцам съезжать
на берег: если б они дали место нам, надо было бы давать и
другим, а они
надеялись или вовсе уклониться от этой необходимости, или, по возможности, ограничить ее, наконец, хоть отдалить, сколько можно, это событие.
Дня через три приехали опять гокейнсы, то есть один Баба и
другой, по обыкновению новый, смотреть фрегат. Они пожелали видеть адмирала, объявив, что привезли ответ губернатора
на письма от адмирала и из Петербурга. Баниосы передали, что его превосходительство «увидел письмо с удовольствием и хорошо понял» и что постарается все исполнить. Принять адмирала он, без позволения, не смеет, но что послал уже курьера в Едо и ответ
надеется получить скоро.
До этой ночи, пока она
надеялась на то, что он заедет, она не только не тяготилась ребенком, которого носила под сердцем, но часто удивленно умилялась
на его мягкие, а иногда порывистые движения в себе. Но с этой ночи всё стало
другое. И будущий ребенок стал только одной помехой.
— Да, вы можете
надеяться… — сухо ответил Ляховский. — Может быть, вы
надеялись на кое-что
другое, но богу было угодно поднять меня
на ноги… Да! Может быть, кто-нибудь ждал моей смерти, чтобы завладеть моими деньгами, моими имениями… Ну, сознайтесь, Альфонс Богданыч, у вас ведь не дрогнула бы рука обобрать меня? О, по лицу вижу, что не дрогнула бы… Вы бы стащили с меня саван… Я это чувствую!.. Вы бы пустили по миру и пани Марину и Зосю… О-о!.. Прошу вас, не отпирайтесь: совершенно напрасно… Да!
— Скажите, с какой же стати
надеялись, что я отыщу Жучку, то есть что именно я отыщу? — с чрезвычайным любопытством спросил Коля, — почему именно
на меня рассчитывали, а не
на другого?
— Одного живота, по навету злых людей, лишились, — продолжал дьякон, — и, нимало не унывая, а, напротив, более
надеясь на божественный промысел, приобрели себе
другого, нисколько не худшего, а, почитай, даже что и лучшего… потому…
— А я, батюшка, не жалуюсь. И слава Богу, что в рыболовы произвели. А то вот
другого, такого же, как я, старика — Андрея Пупыря — в бумажную фабрику, в черпальную, барыня приказала поставить. Грешно, говорит, даром хлеб есть… А Пупырь-то еще
на милость
надеялся: у него двоюродный племянник в барской конторе сидит конторщиком; доложить обещался об нем барыне, напомнить. Вот те и напомнил!.. А Пупырь в моих глазах племяннику-то в ножки кланялся.
Так они поговорили, — странноватый разговор для первого разговора между женихом и невестой, — и пожали
друг другу руки, и пошел себе Лопухов домой, и Верочка Заперла за ним дверь сама, потому что Матрена засиделась в полпивной,
надеясь на то, что ее золото еще долго прохрапит. И действительно, ее золото еще долго храпело.
В половине марта приговор наш был утвержден; никто не знал его содержания; одни говорили, что нас посылают
на Кавказ,
другие — что нас свезут в Бобруйск, третьи
надеялись, что всех выпустят (таково было мнение Стааля, посланное им особо государю; он предлагал вменить нам тюремное заключение в наказание).
День был воскресный. Ученики должны быть у обедни в старом соборе,
на хорах. С разрешения гимназического начальства я обыкновенно ходил в
другую церковь, но этот раз меня потянуло в собор, где я
надеялся встретить своего соседа по парте и приятеля Крыштановича, отчасти уже знакомого читателям предыдущих моих очерков. Это был юноша опытный и авторитетный, и я чувствовал потребность излить перед ним свою переполненную душу.
Задача индивидуума и вселенной в том, чтобы излечиться от болезни, очистить свое тело, подготовить плоть к вечности, а не в том, чтобы ждать естественного перехода в
другие формы существования и
надеяться на отделение души от тела путем смерти.
Не дивись, мой
друг!
на свете все колесом вертится. Сегодня умное, завтра глупое в моде.
Надеюсь, что и ты много увидишь дурындиных. Если не женитьбою всегда они отличаются, то
другим чем-либо. А без дурындиных свет не простоял бы трех дней.
— Перестать? Рассчитывать? Одному? Но с какой же стати, когда для меня это составляет капитальнейшее предприятие, от которого так много зависит в судьбе всего моего семейства? Но, молодой
друг мой, вы плохо знаете Иволгина. Кто говорит «Иволгин», тот говорит «стена»:
надейся на Иволгина как
на стену, вот как говорили еще в эскадроне, с которого начал я службу. Мне вот только по дороге
на минутку зайти в один дом, где отдыхает душа моя, вот уже несколько лет, после тревог и испытаний…
— Приготовляется брак, и брак редкий. Брак двусмысленной женщины и молодого человека, который мог бы быть камер-юнкером. Эту женщину введут в дом, где моя дочь и где моя жена! Но покамест я дышу, она не войдет! Я лягу
на пороге, и пусть перешагнет чрез меня!.. С Ганей я теперь почти не говорю, избегаю встречаться даже. Я вас предупреждаю нарочно; коли будете жить у нас, всё равно и без того станете свидетелем. Но вы сын моего
друга, и я вправе
надеяться…
Тот продолжал моргать глазами и утираться. Лиза пришла в гостиную и села в угол; Лаврецкий посмотрел
на нее, она
на него посмотрела — и обоим стало почти жутко. Он прочел недоумение и какой-то тайный упрек
на ее лице. Поговорить с нею, как бы ему хотелось, он не мог; оставаться в одной комнате с нею, гостем в числе
других гостей, — было тяжело: он решился уйти. Прощаясь с нею, он успел повторить, что придет завтра, и прибавил, что
надеется на ее дружбу.
— Тогда
другой разговор… Только старые люди сказывали, что свинья не родит бобра.
Понадеялась ты
на любовные речи своего Акинфия Назарыча прежде времени…
— Эти слова между нами не должны казаться сильными и увеличенными — мы не
на них основали нашу связь, потому ясмело их пишу, зная, что никакая земная причина не нарушит ее; истинно благодарен вам за утешительные строки, которые я от вас имел, и душевно жалею, что не удалось мне после приговора обнять вас и верных
друзей моих, которых прошу вас обнять; называть их не нужно — вы их знаете;
надеюсь, что расстояние 7 тысяч верст не разлучит сердец наших.
Заботливо теперь у меня — паралич бедной Михеевны совершенно срезал и нас. Вот скоро три недели, что мы все возимся с нею, но успеха мало и вряд ли можно
надеяться на выздоровление. Она всегда была,
на старости лет, олицетворенная деятельность; и тем ей теперь труднее, нежели
другому, привыкшему хворать, — делаем, что можем, — и это наша прямая обязанность за ее заботы об нас в продолжение 13 лет.
Я
надеюсь, что ты не сердишься, любезный
друг Иван, что
на твой счет пишу сыну колкости.
[Точки — в подлиннике — вместо названия Тайного общества.] надобно
надеяться, однако,
на время, которое возвратит его
друзьям таким, каким он был прежде.
На этих днях я получил листок от Ивана Дмитриевича (с ялуторовскими
друзьями я в еженедельной переписке). Он меня порадовал вашим верным воспоминанием, добрая Надежда Николаевна. Вы от него будете знать об дальнейших моих похождениях. Надобно только благодарить вас за ваше участие: будем
надеяться, что вперед все пойдет хорошо; здесь я починил инвалидную мою ногу и дорогой буду брать все предосторожности.
…Не знаю, говорил ли тебе наш шафер, что я желал бы, чтоб ты,
друг мой, с ним съездила к Энгельгардту…
Надеюсь, что твое отвращение от новых встреч и знакомств не помешает тебе
на этот раз. Прошу тебя! Он тебе покажет мой портрет еще лицейский, который у него висит
на особой стенке между рисунками П. Борисова, представляющими мой петровский NoMep от двери и от окна. Я знаю, что и Егору Антоновичу и Марье Яковлевне будет дорого это внимание жены их старого Jeannot…
Обнимаю тебя, добрый
друг, а ты обними за меня всех наших ветеранов.
Надеюсь, что когда-нибудь мне откликнешься. — Весточка от вас — истинная для меня отрада. Возьмите когда-нибудь листок и каждый скажите мне
на нем словечко. Таким образом, я как будто всех вас увижу.
— Вы видите, Эмма Эдуардовна, что я во всем согласна с вами, но за это прошу вас исполнить одну мою просьбу. Она вам ничего не будет стоить. Именно,
надеюсь, вы позволите мне и
другим девицам проводить покойную Женю
на кладбище.
Дядя, как скоро садился сам за свою картину, усаживал и меня рисовать
на другом столе; но учение сначала не имело никакого успеха, потому что я беспрестанно вскакивал, чтоб посмотреть, как рисует дядя; а когда он запретил мне сходить с места, то я таращил свои глаза
на него или влезал
на стул,
надеясь хоть что-нибудь увидеть.
Пока она думала и
надеялась, что Вихров ответит ей
на ее чувство, — она любила его до страсти, сентиментальничала, способна была, пожалуй, наделать глупостей и неосторожных шагов; но как только услыхала, что он любит
другую, то сейчас же поспешила выкинуть из головы все мечтания, все надежды, — и у нее уже остались только маленькая боль и тоска в сердце, как будто бы там что-то такое грызло и вертело.
Вихров ничего ей не сказал, а только посмотрел
на нее. Затем они пожали
друг у
друга руку и, даже не поцеловавшись
на прощанье, разошлись по своим комнатам.
На другой день Клеопатра Петровна была с таким выражением в лице, что краше в гроб кладут, и все еще, по-видимому,
надеялась, что Павел скажет ей что-нибудь в отраду; но он ничего не сказал и, не оставшись даже обедать, уехал домой.
«Мой дорогой
друг, Поль!.. Я была
на похоронах вашего отца, съездила испросить у его трупа прощение за любовь мою к тебе: я слышала, он очень возмущался этим… Меня, бедную, все, видно, гонят и ненавидят, точно как будто бы уж я совсем такая ужасная женщина! Бог с ними, с
другими, но я желаю возвратить если не любовь твою ко мне, то, по крайней мере, уважение, в котором ты,
надеюсь, и не откажешь мне, узнав все ужасы, которые я перенесла в моей жизни… Слушай...
Ардальон Васильевич в
другом отношении тоже не менее супруги своей смирял себя: будучи от природы злейшего и крутейшего характера, он до того унижался и кланялся перед дворянством, что те наконец выбрали его в исправники,
надеясь на его доброту и услужливость; и он в самом деле был добр и услужлив.
— Я желала бы взять ее
на воспитание к себе;
надеюсь, добрый
друг, вы не откажете мне в этом, — поспешила прибавить княгиня; у нее уж и дыхание прервалось и слезы выступили из глаз.
Был ли дворник менее проворным, чем два
друга, устал ли он от круженья по саду или просто не
надеялся догнать беглецов, но он не преследовал их больше. Тем не менее они долго еще бежали без отдыха, — оба сильные, ловкие, точно окрыленные радостью избавления. К пуделю скоро вернулось его обычное легкомыслие. Сергей еще оглядывался боязливо назад, а Арто уже скакал
на него, восторженно болтая ушами и обрывком веревки, и все изловчался лизнуть его с разбега в самые губы.
— Так как же быть? — начал хозяин. — В моей первой любви тоже не много занимательного: я ни в кого не влюблялся до знакомства с Анной Ивановной, моей теперешней женой, — и все у нас шло как по маслу: отцы нас сосватали, мы очень скоро полюбились
друг другу и вступили в брак не мешкая. Моя сказка двумя словами сказывается. Я, господа, признаюсь, поднимая вопрос о первой любви, —
надеялся на вас, не скажу старых, но и не молодых холостяков. Разве вы нас чем-нибудь потешите, Владимир Петрович?
Беловзоров, которого она иногда называла «мой зверь», а иногда просто «мой», — охотно кинулся бы за нее в огонь; не
надеясь на свои умственные способности и прочие достоинства, он все предлагал ей жениться
на ней, намекая
на то, что
другие только болтают.
— Ты остался такой же занозой, каким был раньше, — ответил генерал
на эту колкость. — Я
надеюсь, что мое превосходительство нисколько не касается именно тебя: мы старые
друзья и можем обойтись без чинов…
Рядом с убежденным помещиком процветает
другой помещик, Конон Лукич Лобков, и процветает достаточно удовлетворительно. Подобно соседу своему, он
надеется на землю и верит, что она даст ему возможность существовать; но возможность эту он ставит в зависимость от множества подспорьев, которые к полеводству вовсе не относятся.
А то всё хлещутся, а в народе за них спор пошел: одни говорят: «Чепкун Бакшея перепорет», а
другие спорят: «Бакшей Чепкуна перебьет», и кому хочется, об заклад держат — те за Чепкуна, а те за Бакшея, кто
на кого больше
надеется. Поглядят им с познанием в глаза и в зубы, и
на спины посмотрят, и по каким-то приметам понимают, кто надежнее, за того и держат. Человек, с которым я тут разговаривал, тоже из зрителей опытных был и стал сначала за Бакшея держать, а потом говорит...
— И мужики тоже бьются. Никто здесь
на землю не
надеется, все от нее бегут да около кое-чего побираются. Вон она, мельница-то наша, который уж месяц пустая стоит! Кругом
на двадцать верст
другой мельницы нет, а для нашей вряд до Филиппова заговенья 16 помолу достанет. Вот хлеба-то здесь каковы!